"Комсомольская Правда"
Игорь Корнелюк играл в Бресте на танцах
Когда-то он спел «Есть билет на балет» и «Дожди», и его полюбил весь Советский Союз. Потом почти из каждого мобильника зазвучала его мелодия из «Бандитского Петербурга». Кстати, лучше самого Игоря Корнелюка песню «Город, которого нет» не исполняет никто. А сейчас мы сверяем своё представление о гениальном «Мастере и Маргарите» с киноверсией под музыку Корнелюка.
В Бресте у Игоря до сих пор живут родители и старшая сестра, правда в родном городе Корнелюк бывает только проездом. «Комсомолка» связалась с маэстро по телефону.
- Игорь Евгеньевич, когда вы уехали из Бреста?
- В 15 лет. Закончил 8 классов средней школы, музыкальную школу. Поступил в Брестское музыкальное училище, проучился в нём один год, после чего поехал в Ленинград. Мои родители - обыкновенные инженеры. Живут в Бресте и сейчас, уже на пенсии. Мама всю жизнь проработала в легкой промышленности. А отец был диспетчером на станции «Брест-Центральный». Наш сосед был завучем Брестской музыкальной школы. У него была свадьба. А в детстве у меня был очень звонкий веселый голос. Меня попросили спеть, а в гостях на этой свадьбе были профессора из Белорусской государственной консерватории. Они подошли к моим родителям и сказали, что их сыну обязательно нужно учиться музыке. Меня и отправили учиться. Когда мне было лет девять, к нам на урок сольфеджио пришел директор и сказал: «Одна из наших девочек написала стихи. Никто не хочет написать музыку?». Стихи были наивные: Россия, милая Россия, березок стройные стволы… Мелодия, которую я сочинил, была не лучше. Эту песню отправили на какой-то конкурс в Минск, кто-то как-то ее отметил, и этим все закончилось. Кстати сказать, у меня был выбор, куда ехать из Бреста - в Минск, Москву или Ленинград. В Минск ехать были все резоны, все-таки Белоруссия, родители рядышком. И я поехал на прослушивание. Не выспался в поезде, приехал в Минск рано, в 6 утра, и до 11 сидел на вокзале, потом пошел, сейчас даже не помню, то ли в училище, то ли в одиннадцатилетку при консерватории. А у меня абсолютный слух. Что это такое? Некоторые об этом говорят с гордостью, а я считаю, что абсолютный слух - это такая форма болезни. Потому что человек слышит не общие музыкальные впечатления, а слушает ноты. И это не есть хорошо. Не выспавшись, я на прослушивании ошибался приблизительно на квинту и кварту. Женщина, которая меня проверяла, сказала: «Ну, так… средненький такой…» Средненьким я быть не люблю, выбор был предопределен. Я поехал в Ленинград.
В те годы я увлекся рок-музыкой, что вполне естественно. Играл в ансамбле, домой приходил под утро, потому что каждый день у нас были джейм-сейшены. А на танцах я вообще играл с 5-го класса. Кстати, честно могу сказать, до сих пор это время я вспоминаю, как самое счастливое. Было просто, легко, незатейливо. А мама на меня вообще махнула рукой и жаловалась соседям, мол, у всех дети как дети, а ее сын - музыкант. Я приехал в первое музыкальное заведение всей страны. Речь о том, чтобы перевестись на второй курс из Брестского училища, даже не шла. Мне пришлось поступать снова. А приехал я без документов - мне было 15 лет, у меня даже паспорта еще не было. Пришел в училище и сказал: «Здравствуйте, я хочу у вас учиться». Надо отдать должное нашему завучу, который написал какую-то бумажку в приемную комиссию и разрешил мне сдавать экзамены. До экзаменов оставалась неделя, я насочинял какой-то музыки. Сейчас об этом смешно вспоминать, но тогда мне казалось, что чем больше клавиш на фортепиано нажимается в единицу времени, тем лучше. Там гремело все. Перед первым экзаменом у аудитории выстроилась очередь из 37 человек, среди которых были ботанического вида девушки, листавшие черные от диезов и бемолей партитуры, бородатые, очкастые, умные-умные парни, выглядевшие, по меньшей мере, как Бородин или Римский-Корсаков. Мне стало страшно. По своей прухе я вытянул играть первым. Честно признаться, надежд не было никаких, думал, хорошо, что документы из Бреста не забирал, сразу вернусь. И вот открывается дверь и выходит Валерий Павлович Чистяков, мой будущий педагог, подходит ко мне и говорит: «Молодой человек, мне очень приятно, что я буду иметь честь учить вас». Эта фраза перевернула, если хотите, все мое представление об окружающем мире. Потому что я понял, что я невежда, что не знаю и не умею ничего. До сих пор мне все давалось легко - уроки я делал на переменке, программу по фортепиано готовил за час и получал свою пятерку. Мне стало очень стыдно, и я стал учиться. Кстати, взяли меня единственного на композицию. Четыре года училища я учился, вы не поверите, с перерывом на 4 - 5 часов на сон. Каждый день. Я ни разу не сходил в кино, я не позволял себе любоваться красотами города на Неве. Мне нужно было срочно догнать моих однокурсников, которые просто существуя в городе, который сам история, знали в миллион раз больше, чем я. А сейчас понимаю, что учиться в Бресте и что-либо знать - две вещи несовместные. Неоткуда, к сожалению.
- Публика полюбила вас отнюдь не за серьезную музыку, а за песенные хиты. Это не смущает?
-Могу сказать, что если бы я в 25 лет стал писать симфонии, это было бы детской несерьезной попыткой.
То, что я писал песни, это естественный крик души в молодые годы.
То, что сейчас меня больше тянет к симфонической музыке, тоже естественно.
Появляется опыт - жизненный, творческий. Тем более, когда я начинал, в песенном жанре встречались произведения искусства.
А то, что мы слушаем сейчас каждый день - печально. И принимать участия в этом не хочется. Потому что стыдно.
- С Владимиром Бортко вы работали в «Бандитском Петербурге», «Идиоте». За «Мастера и Маргариту» страшно было браться?
- Ну, страшно, конечно. Не потому что мистика. Меня поначалу журналисты все спрашивали: правда, что вы к «Мастеру и Маргарите» музыку пишите?
И глаза при этом круглые, смотрят на меня как на покойника. Ну, правда. Боялся я другого - возможно ли экранизировать Булгакова?
Честно, поначалу я хотел отказаться. Но у Бортко какая-то невероятная интуиция. Он звонит мне: что случилось? Я к тебе сейчас приеду.
Приезжает, начинает рассказывать. И через 15 минут я понимаю, что делать нечего, надо браться. И как в омут с головой бросаюсь в работу.
Честно могу сказать, тяжелее было работать на «Идиоте». На «Мастере» я понимал, как должно быть. А это самое главное. В «Идиоте» я растерялся и долго не мог найти главную тему князя Мышкина. Я так мучился, перепробовал все существующие музыкальные стили, дошел до додекафонии. Потом сказал себе: «Стоп, очкарик. Это же Россия, девятнадцатый век». Достоевский мне снился каждый день, он надо мной глумился, показывал мне язык. Оставалось всего месяца три, и я уже чувствовал, что сам превращаюсь в князя Мышкина. И вдруг появились эти четыре ноты - простые и элементарные как валенок. Но как они мне дались! У меня было ощущение, что я лопатой выкопал Ленинградский метрополитен. Работал над фильмом я больше года. Все это время делал только четыре дела - если я не сидел в студии и не писал музыку, я, либо спал, либо кушал, либо пел на сцене. Для меня все гастроли были формой отдыха от «Мастера». Мы с «Мастером» передержали все сроки, доделали его буквально на прошлой неделе. А готова картина, должна была быть в сентябре. И, к сожалению, мне к 20 января нужно сдавать следующий фильм. Я сдуру год назад подписал контракт, и теперь в шоке.
Каждый день у меня по четыре концерта - елки пошли. Я же еще и артист - пою. А в кино я пишу, в основном, из альтруизма.
Поэтому я вынужден зарабатывать пением и на жизнь, и даже на кино, чтобы покупать оборудование в студию. Вы уж извините.
Корнелюк-певец кормит Корнелюка-композитора. А Корнелюк-композитор мечтает о независимости, и рано или поздно он ее обретет.
Я мечтаю о том времени, когда буду сидеть дома и сочинять, а за это мне будут платить деньги. Не стыдные, понимаете?
Беседовала Надежда БЕЛОХВОСТИК
29 декабря 2005
«Комсомольская Правда»
|