В субботу кумир советской эстрады выступал в Киеве Кумир 80-х дал концерт в казино-клубе "Тайм-Аут" (ул. Горького). Сейчас он "музыкально здоров и даже вполне упитан" – весел, радостен и полон наполеоновских планов!

– Как появился тот Игорь Корнелюк, которого мы теперь знаем? –

– Честно могу сказать, я вообще учился на академического композитора. С детства знал, что буду музыкантом, и родители это знали. К пятнадцати годам по моде тогдашнего времени играл в рок-ансамбле, пел. У меня была длиннющая шевелюра, домой являлся каждый раз под утро, мама вообще махнула рукой: "Все дети как дети, а этот… музыкант!" И вот в одно прекрасное утро я пришел и говорю: "Знаешь что, мама, а я поеду учиться в Ленинград". В тот же день купил билет, сел на поезд – без паспорта, без документов! Приехал, нашел музыкальное училище при консерватории: "Здравствуйте, я хочу у вас учиться на композитора". Нас поступало 37 человек со всех уголков страны, я понимал – у меня шансы равны нулю. И каково было изумление, когда вышел профессор и – фразу-то какую сказал: "Молодой человек, мне очень приятно, что я буду честь вас учить". Меня взяли одного из тридцати семи! Представляете?

- И пошло-поехало?

– Ну, я серьезно стал заниматься, готовился к карьере академического композитора. А когда уже учился в консерватории, к нам на курс пришел композитор Александр Морозов, вы его песни знаете: "Не зная горя, горя, горя, в краю магнолий плещет море", "Кис-кис, мяу" – ой, да их у него миллион. И вот как-то в доверительной беседе – он был уже маститый композитор, а я студент нищий, – Александр сказал: "Старик, знаешь, в чем разница между мной и тобой? Ты человек хорошо обученный, а я – талант. Вот ты пишешь сложную музыку для подготовленного слушателя, а я – простые песни, и их поет советский народ. Ты так не сможешь". Меня задело за живое, и мы с ним поспорили на две бутылки коньяку, что я напишу песню, которую будет петь весь советский народ. В устах 23-летнего юноши это было, по меньшей мере, нескромно. И я написал такой смешной твист – "Милый, мне очень грустно было, и я тебе звонила". Потом Анне Вески пела мою "Обезьяна встала очень рано", а Алик Асадулин – "Мальчик с девочкой дружил". Почувствовал вкус к этому делу. Покатили "Билеты на балеты" и так далее. А тут как раз появились первые синтезаторы с программным управлением – меня поразила возможность отказаться от помощи музыкантов и играть самому! Я одолжил деньги (по тем временам семь с половиной тысяч – да за них можно было автомобиль купить!) и, будучи студентом, купил первый компьютер "Ямаха". Вот с этого все и началось.

– А помните свой первый выход на сцену как певца?

– Как сейчас! В 85-м году был смотр-конкурс молодых композиторов города Ленинграда. Официальный, почти правительственный концерт, на сцене эстрадно-симфонический оркестр Ленинградского радио и телевидения. Дирижер, все в смокингах, всё так красиво… Я как раз на этом концерте решил испытать свои силы. Выскочил на сцену и спел такую смешную песню (я ее как раз только написал): "Я не понимаю, что со мной, и я не понимаю, что со мной происходит". У меня были безумно модные штаны, которые друг пошил – невероятно широкие, и я ими ужасно гордился. Иду в этих штанах по городу, а мимо проезжает грузин и кричит: "Слышь, братан, прадай штаны – такие харошие штаны!". Вот я в них выскочил на сцену, спел и убежал за кулисы. И тут такое изумление: в зале – овация, не отпускают! А у меня эти штаны развязались. Стою в кулисах, пытаюсь завязать – руки дрожат, не получается. Рядом стоит композитор Лора Квинт, я кричу: "Ну что вы стоите, помогите завязать штаны!". Помогли, я вышел и спел эту песню еще раз. И подумал: "Почему бы и нет?" Тем более что за несколько лет до этого встречался с Пугачевой – я был тогда совсем еще начинающий, девятнадцатилетний, – приходил к ней в гостиницу и играл свои вещи. Она мне сразу сказала: "Слушай, чего ты сам-то не хочешь петь? У тебя хорошо получается".

– Вот вы кумир советской эстрады, а эстрада-то ушла в небытие. Как вы это пережили? Похвастайтесь творческими достижениями "за истекший период".

– Да нормально пережил. Я много ездил, гастролировал. Где-то с 91 года стал строить свою студию – этим увлекся. Как писал песни, так и продолжал писать. Но появился формат, понятие продюсера. Но изобретение Генри Форда, конвейер – хорош для производства материальных вещей, но не духовных. Смотрю – надо соответствовать формату, писать "вот так". А мне так не хотелось! И я горжусь тем, что сделал сознательный выбор и ушел из этого. Ушел в кино. Из достижений – ну, вот музыка к "Мастеру и Маргарите" Бортко, "Идиоту". В этом году я сделал замечательную картину по роману Андрея Константинова "Журналист", называется "Русский перевод". Очень интересная и сложная музыка, похожая на рэп. Я был выжат, как лимон. Но осталось теплое чувство – может быть, впервые в жизни – не удовлетворенности (я никогда не доволен тем, что делаю), но какого-то спокойствия, что вот хорошо – и на душе хорошо.

– А как появился "Город, которого нет"? После "Бандитского Петербурга" сей хит "качают" на мобильники со страшной силой

– Я его и писал для "Бандитского Петербурга" – когда прочел сценарий, сразу понял, какое впечатление песня эта должна оказывать. И стал ее сочинять. По законам подлости, сочинялось все что угодно – но только не то, что надо. Песню искал два месяца – каждый день в шесть утра садился за инструмент и вставал вечером. И все не то, не то. И вдруг почувствовал: о, есть три четыре ноты – они создают нерв, который был так необходим. Честно вам сказать, ее успех был для меня полной неожиданностью. После выхода фильма я получил порядка ста тысяч писем со всего мира. Из Канады, Америки, Израиля, из Германии, Франции, Украины. Было очень приятно.

– Вот еще расскажите, от чего вам чисто по-человечески "на душе хорошо"?

– В июле месяце будущего года у меня с супругой будет серебряная свадьба. Я очень благодарен судьбе за Марину, которая действительно моя вторая половина. У нас взрослый сын – 23 года, у нас пес – замечательный лабрадор Брамс. И кот – рыжий перс, который на самом деле главный у нас в семье. Его зовут Степан. Кот просто чудо. И животные вообще. Когда просыпаешься утром и первое, что видишь перед собой, – сияющая харя собаки! Он радуется тому, что ты просто проснулся. Он радуется тому, что ты есть. А как он встречает, когда я возвращаюсь с гастролей – вы бы это видели! Сейчас строим дом за городом –150 метров от озера Разлив, где Ленин в семнадцатом году скрывался, и метров 500 до моря. Я точно знаю, что вот там буду каждое утро летом вставать в шесть часов, бегать с собакой… Искупались, вернулись – и работать. И жизнь прекрасна! А вообще, честно могу вам сказать, у меня мечта – каждое утро без трусов выходить на крыльцо. В городе я не могу себе позволить даже в трусах это делать.

– А о чем мечтается Игорю Корнелюку?

– Сейчас грядет горячая пора. Я за несколько лет соскучился по песне. Очень хочется сесть и написать песен – идей накопилось! Хочется хорошего, душевного, простого. Хотя я только в этом году написал пять часов музыки – это соизмеримо с тем, что люди делают за всю жизнь. А за последние пять лет – еще в двадцать раз больше. Но есть у меня большая мечта. Я считаю, что самое великое из созданного людьми в духовной сфере – это музыкальный театр. Он выше литературы, кино, театра и музыки по отдельности – выше всего. Это чудо и это здорово! Я уже не хочу работать "в стол", для себя. Хочется собраться на некоторое время и сделать. Тот день, когда состоится премьера моего спектакля, будет счастливейшим в моей жизни. Свою "скрипку Страдивари" я еще не создал. Хотя всю жизнь учусь – и сейчас, каждый день, – иногда окидываю взглядом все сделанное и думаю: "Может, я только хожу вокруг дерева?".