"Газета по-Киевски"
гость рубрики Игорь Корнелюк…
«Во время работы над «Идиотом» мне снился Достоевский»
Многие в свое время удивились, увидев имя Игоря Корнелюка – некогда «попсового» певца и композитора – в титрах к фильмам Владимира Бортко. Да и самого Бортко когда-то от такого сотрудничества отговаривали: мол, Игорь Корнелюк – это же «Билет на балет», и вообще он-де все испортит. А нынче Корнелюк неизменный лидер в хитпараде саундтреков. Хотя, как оказалось, мечтает о горааздо большем.
– Игорь Евгеньевич, правду пишут, что из-за «Тараса Бульбы» вы разругались с Бортко?
– Ну, возникли у нас некоторые противоречия… Бортко – человек горячий, я – тоже не прохладный. Это нормальная часть производственного процесса. А трудности были чисто творческие: как оказалось, в наши дни написать героическую музыку – без сарказма и «стебалова» – задача почти неразрешимая: нынче такой эмоциональной составляющей, как героизм, просто нет.
Ну и, плюс ко всему, я искал что-то, соответствующее духу Гоголя – все-таки, Запорожье, XVI век. Что-то нашел. Обрадовался. Беру кадр, ставлю на него музыку – понимаю, что не то. Второй раз, третий, четвертый… Потом уже становится страшно: а смогу ли я вообще это сделать? И тут важно найти в себе какие-то внутренние силы, не сломаться. Я не сломался, чем ужасно горжусь.
– Критику уже слышали?
– По поводу «Бульбы» – нет. А так всякое бывало. Но, честно вам скажу, о своей работе я знаю все. Чувствую, если делаю что-то неудачно. Что бы мне окружающие ни говорили. И наоборот. Если знаю, что то, что я делаю – хорошо, меня никто не переубедит в обратном.
– Ну а что теперь? Бортко-то заявил, что снимать больше не собирается.
– Признаюсь честно, с 20 по 31 декабря мне поступило восемь звонков с очень интересными кинопредложениями – в том числе и из Голливуда. Но в начале января никто уже не перезвонил – кинопроизводство встало. На «Мосфильме» сейчас из ста проектов «осталось в живых», кажется, семь. Причем фильмы останавливаются на этапе цветокоррекции. Но сейчас уже вроде опять пошли предложения – над одной картиной начинаю работать уже с сегодняшнего дня. Так что, будем надеяться, все будет хорошо.
– Вы как-то так плавно сменили эстрадные подмостки на работу в кино… Вынужденно или осознанно?
– Абсолютно осознанно. Да я-то и не бросил эстраду – и сейчас с удовольствием пою в концертах. Когда я начинал, были в песенном жанре произведения искусства. Был молодым парнем, который не пытался заработать денег или шибко кому-то понравиться – я так самовыражался. Даже самые легкомысленные песни писал потому, что такой в моем представлении была мировая гармония.
А потом у нас появился шоу-бизнес. И мне не хотелось участвовать в этой вакханалии. Кино стало для меня способом сохранить лицо – вы ведь понимаете, что песня как жанр сегодня стала совсем узенькой. Хотя кино – это тоже колоссальное ограничение: я обязан соответствовать кадру, а не писать что вздумается. Музыка в кино – это страшная сила. Она способна скрыть неудачную игру актера, недостатки операторской работы. Для меня кино сегодня интереснее, хотя и оно – не последняя инстанция. Честно признаюсь, я мечтаю об опере.
– Неужели этот человек когда-то пел про «Билет на балет»?
– Хотите, чтобы я стал стесняться этих песен? Не дождетесь! Еще раз повторяю: я был таким. Мне было 25. И моя эволюция вполне нормальна. Гораздо более странно, на мой взгляд, когда человек в 25 пишет симфонии о судьбах человечества, а после 50 начинает сочинять легкую танцевальную музыку.
– Правда, кстати, что первую свою песню вы написали на спор?
– Правда. Когда я учился в консерватории, к нам на курс пришел композитор Александр Морозов. Мы подружились, музицировали, спорили, и вот как-то он мне сказал: «Знаешь, в чем разница между мной и тобой? Ты – человек хорошо обученный, а я – талант. Ты пишешь сложную музыку, требующую подготовленного слушателя, а я – простые песни, которые поет весь советский народ. Ты так не сможешь».
Меня это задело, и мы поспорили на две бутылки коньяка, что я напишу песню, которую будет петь весь советский народ. Ну и написал – целых три. «Милый, мне очень трудно было», «Обезьяна встала очень рано» для Анне Вески и «Мальчик с девочкой дружил». Потом вошел во вкус, запел сам. А через три года мы с Морозовым встретились в Останкино – он подошел ко мне с коньяком и признал, что спор я выиграл.
– А как родился ваш первый кинохит – «Город, которого нет»?
– Во-первых, я очень благодарен Володе Бортко, который как-то в машине услышал по радио мои песни и сказал: «Во! Вот он будет писать музыку для моих фильмов». Прочтя сценарий «Петербурга», я сразу понял, какой должна быть песня, но по закону подлости сочинялось все что угодно, только не то, что надо. Два месяца я сочинял эту мелодию! Сочинил 2 км музыки, пока не нащупал то, что нужно. Написал мелодию, мой постоянный соавтор Регина Лисиц написала текст, Бортко все понравилось…
А спустя время мне захотелось переслушать: что же мы там такое сочинили? И вдруг мне показалось, что «Там для меня горит очаг как вечный знак забытых истин» – это очень сложно. Звоню Регине: «Региш, а не перемудрили мы с тобой?» – «По-моему, да». И появился второй текст: «Мне до тебя рукой подать, чтоб удержать одно мгновенье. Дай мне тебя не потерять, моя любовь, мое спасенье». Бортко согласился: «Да, это лучше» – забрал песню и уехал на «Ленфильм». Звонит на следующий день: «Игорь, а новый текст не ложится на кадр».
Я говорю: «Володь, я, наверное, в твоих глазах лох – но объясни мне, что означает фраза «Текст не ложится на кадр»? – «А приезжай, посмотри». Приезжаю, смотрю: идут петербургские страшные колодцы, достоевщина такая – и слова «Там для меня горит очаг» здесь уместны, а «Мне до тебя рукой подать» – как-то не очень. Но! Когда на словах: «Моя любовь, мое спасенье» камера наехала на бутылку водки… Вот, совершенно справедливо вы смеетесь... Я сказал Бортко: «Я понимаю, что в первоначальном варианте песня на фиг будет никому не нужна, но жертвую ею ради твоего кино». Мне и голову не могло придти, что «Город…» может иметь какой-то успех.
– Его до сих пор в мобильники закачивают…
– Ой, в первое время я от этого страшно дергался! Потом, конечно, попривык.
– А как вам «Идиот» дался?
– Мне очень хотелось написать музыку, которая бы соответствовала сложному образу князя Мышкина, да чтобы в этом был Петербург ХІХ века, и чтобы получилось прозрачно и просто. Искал, искал, искал… Залазил в такие дебри, писал какие-то этюды в додекафонной манере, потом говорил себе: «Стоп, что ты делаешь, это же Достоевский!» И каждую ночь мне снился Федор Михайлович – он показывал мне язык, глумился надо мной, я просыпался в холодном поту.
И так целый месяц, пока я не решил чистосердечно признаться режиссеру: «Не справляюсь». И в этот момент… возникли какие-то три ноты – простые и прозрачные. Я увлекся, играл несколько часов, и вышла мелодия – бесконечная и такая простая-простая… Но одному Богу известно, как мне эта простота далась. В эту ночь мне в последний раз приснился Федор Михайлович: грустно посмотрел на меня и сказал: «Ну, очкарик! Справился!» И все – потом я уже работал спокойно.
Правда, сложность была в том, что в моем арсенале были только струнные инструменты и литавры – Бортко категорически восстал против любых духовых: мол, это помешает актерам произносить текст в кадре. И как я ни пытался доказать, что техника дошла до того, что даже рычание четырех тромбонов можно уложить в шепот… Ни в какую. Вот уперся он! А я понимал: если с Достоевским справился – то остальное мне будет нипочем. Так оно и есть: труднее работы у меня на сегодняшний день не было.
Автор: Виктория АРОНОВА
30 апреля '09 в 08:59
«Газета по-Киевски»
|